Мокрые от пота кочегары продолжают кидать и кидать уголь.
А потом, когда окончилась ночь, и пурга, и бесконечные подъемы, и кончился весь этот бесконечный поединок, и опять в обе стороны полетела ширь, светлая от снега и от восхода, — пришла тишина. Тишина неправдоподобно глубокая, неправдоподобно полная. Такая, будто отсутствовал в ней даже буферный лязг, даже грохот сцеплений. Такая, что какое-то время сердце и мозг не могли с нею сладить, не могли приноровиться к ней. Мозг был еще воспламенен, руки дрожали, а сердце билось частыми неровными толчками.
Тишина!
И город, дорога к которому была открыта, вставал посреди ослепительных снегов и вершин, в блеске тихого розового утра. Город, в самом названии которого было заключено сияние.
Город Златоуст.
Совсем короткой, совсем мгновенной была тишина.
Вот он, белый гранитный столб, с одной стороны которого высечено «Азия», а с другой—«Европа».
Европа, то есть потушенные огни, тревога, война. (Что же до Златоуста, то его древнее сияние лишь в названии сохранилось.)
Златоуст — это уже была Европа.
Здесь, в Златоусте, так же пахло войной, как и на предыдущих станциях, на путях стояли воинские эшелоны, направлявшиеся на запад, и теплушки с эвакуированными, направлявшиеся на восток. Хотя эти два направления — восток и запад — были двумя главными полюсами, к которым двигались машины и люди, — здесь, на станции. Все это смешивалось, спутывалось, переплеталось: рядом с побеленными пушками, стволы которых смотрели на запад, стояли платформы с заводским оборудованием, едущим на восток, чтобы там, на востоке, начать резать металл и делать оружие, став где-нибудь в голом поле и постепенно обрастая стенами.
День сиял, но из-за сутолоки и неразберихи, из-за помятых, усталых, озабоченных лиц тех, кто ехал на запад, и особенно тех, кто ехал на восток, день казался тусклым.
Пахли войной эшелоны, которые везли сформированные дивизии, пахли войной теплушки, из которых, как и на предыдущих станциях, выходил горький и дымный дух необорудованной, вернее, наспех оборудованной жизни — жизни-времянки.
«Скорее бы в путь, — думал Лунин. — Ведь самый трудный участок пройден, дальше покатимся, как с горы».
Он заканчивал осмотр своего паровоза, и другие машинисты тоже заканчивали осмотр своих паровозов. Все было в полном порядке, можно было трогаться дальше в путь, оставалось только ждать отправления, которое должны были дать с минуты на минуту, — когда к нему подбежал напарник. Обычно невозмутимое его лицо сейчас подрагивало от волнения.
— Николай, — сказал он прерывающимся голосом, — беги скорей к начальнику станции.
— А что, в чем дело?
— Забраковали семнадцать вагонов. — еле выговорил напарник. — Якобы по технической неисправности.
Рекомендуем также:
