Он только что вылез из своего паровоза, покончив с еще одним осмотром, и мысленно проклинал мешкающего Орлова (тот все еще возился с котлом), как вдруг услыхал крик.
— Стой! — кричал бабий истошный голос.— Стой,говорят!
Лунин обернулся.
— Ах ты паразит несознательный! — кричала толстая стрелочница, схватывая за плечо испуганного подростка. В руках у подростка было ведро, наполовину наполненное углем.— Этот уголь в Москву идет, по особому заданию!
Подросток с испугу выронил ведро, и баба яростно сыпанула уголь на платформу лунинского состава. И даже тряхнула ведро, чтобы на дне не осталось.
— Этот уголь с самого Новосибирска везут, пять тысяч тонн! Коли провезут, так и другие пойдут, все пойдут! И все — по пять тысяч тонн,— продолжала она уже потише, видя подошедшего Лунина.
Подросток по-мальчишески шмыгнул носом. Но лицо у него было вовсе не детское, от худобы заострившееся.
— А ну, проваливай! — надвинулась на него мощная фигура стрелочницы.
Лунин шагнул тоже.
— Оставьте парня!
— А вы, товарищ, с этого эшелона? — стрелочница покосилась подозрительно.
— С этого. У вас дети есть?
— Нету. А что?
— Жаль.
— Тебе-то чего жалеть? А сам-то ты кто будешь? — опять загорелась она подозрением.
— Машинист.
— Какой машинист? Вот с этого состава, который Лунин ведет?
— Да, вот с этого состава.
— Господи… Простите, товарищ машинист, не зная, сгрубила… Тут вот всякие лезут с ведрами… А к нам на дорогу поступил строжайший приказ — следить, чтоб в полной сохранности…
— А теперь отдайте парню ведро.
— Так он же уголь брать будет. Только мы с вами отвернемся… Ишь, глазами так и шныряет.
— Бери, парень,— кивнул на платформу Лунин.— Да сыпь побольше, с верхом.
Подросток взял ведро, но не двигался.
— Да не бойся ты. Сыпь побольше. Можно.
— Ну, коли товарищ машинист разрешает, сыпь. Им виднее,— сказала стрелочница.— Только вот у самого бы Лунина тоже справиться не грех.
— А вы справьтесь,— предложил Лунин.— Может, он вам за бдительность скажет спасибо, да еще в благодарность бочку угля даст.
— А где он?
— Наверно, где-нибудь возле паровоза.
— Аль сходить? — она мялась в нерешительности.
— Сходите, сходите, попытайтесь.
— Пойду, пожалуй.— Она двинулась к паровозу.
— Ну, теперь надо драпать! — Подросток лихорадочно добрасывал уголь.
— Не бойся, она еще долго будет искать.
— А вдруг сразу?
— Не бойся, говорят тебе. Я же здесь!
— Вы же не старший машинист.— Подросток уже спрыгнул с платформы и стоял возле Лунина с полным ведром угля.
— Ну, тогда пойдем вместе.— Лунин зашагал рядом.— Тебе куда?
— В теплушку.
— Далеко едешь?
— В Новосибирск. А может, дальше… Не знаю.
— С кем едешь-то? С матерью?
— Не, с дедом и с бабкой. А мама в госпитале, сестрой работает. В Москве…
— Как Москва-то?
— Темная… Противотанковые ежи идут прямо по городу… Это знаете для чего? Если войдет немец, чтобы уличные бои давать. Только ведь не может же этого быть, чтобы уличные бои — прямо в Москве! Ведь не допустят, дядь? Не допустят?!
— Не допустят…
— А площади все знаете какие? Все под крыши домов раскрашены, чтобы немец ориентировку терял. Это здорово… И еще аэростаты воздушного заграждения — видали?.. Днем-то они спят — на бульварах, на площадях, а к вечеру раз — ив небо. Немец их очень не любит. На трос в темноте нарвался, рраз — и нет крыла! Здорово!
Подросток говорил с увлечением. Его худенькое лицо разгорелось от возбуждения.
— А я вот уголь везу…— сказал Лунин.
— И правильно. Это тоже здорово! — подхватил он с восторгом и принялся развивать: — Донецкий уголь у нас уже отрезан. Нехватка топлива полная! Как же без угля? Отопление — это уголь. Заводы — уголь. Паровозы, которые пойдут дальше, к фронту,— уголь! Пекарни, школы, заводы — все уголь! А ТЭЦ? Опять-таки на угле. А это энергия для заводов!
— Небось, учишься хорошо? — покосился на него Лунин.
— Не, на второй год остался.
— А откуда же ты все знаешь?
Подросток усмехнулся. Его худое лицо было розовым от возбуждения.
— А это все я из жизни знаю. Я вместо уроков — дрова запасал. Мать приходит из госпиталя — у нее ладошки не гнутся. Что ж ей, и дома на морозе сидеть?
— Кто ж ей теперь дрова запасать будет? — Они уже подошли к теплушке.
— А я на всю зиму обеспечил.
— А теперь,— Лунин взглянул на ведро,— деда с бабкой обеспечиваешь?
— Я бы не стал, да смотреть на них тошно. Старые, да еще трясутся, зуб на зуб не попадает…
— Ну, привет от меня Новосибирску.
— А я там не задержусь.
— А куда же ты?
— На фронт! Только молчок, старикам моим не проговоритесь.
— Так ведь я же их не знаю.
— Ну, мало ли. Вдруг встретитесь… Всякое бывает.
— Это ты прав: всякое бывает… Тебя как звать?
— Николай.
— А по отчеству?
— Александрович.
— Тезка…— удивляясь, проговорил Лунин.— Слушай-ка, Николай Александрович… Я тебе адресок дам. В Новосибирск…— Он вырвал из блокнота листок, написал адрес и еще сбоку: «Постарайся помочь, Аня, моему тезке и его старикам».— Спросишь Анну Тимофеевну Лунину. У нее сможете перебыть, пока не устроитесь… Привет ей.
— От вас?
— Ну да, от кого же. Передашь?
— Передам. Если по дороге не сбегу. Ну, прощайте, Николай Александрович, до свиданья! Авось, встретимся! — прокричал он уже из теплушки.
Лунин пошел назад. Он корил себя, что не вписал в эту записку нужного ей, главного. Но как такое писать? И отправлять без конверта… «Ну, уж, во всяком случае, «целую» можно было написать. Это все пишут, даже в телеграммах».
Рекомендуем также:
