Канишев медленно встал с колен, почесал затылок и с досадой махнул рукой. Он же в отпуске! Приказано отдыхать. И бросился в воду. Поплыл на остров. Оттуда кричал:
— Эй, на берегу! Спасите Робинзона!
К концу третьего дня приехал Семен. За плечами в чехле — баян, на багажнике велосипеда — ведерный бочонок.
— Это дело! — весело встретил его Канишев. Пока он опускал бочонок в воду и пригружал его камнями, Семен уже па спине плыл к острову и кричал своему сыну:
— Леша-а! Слетай на велике за мамкой.
Когда солнце заалело бледной зарей, а на столе, сложенном из плоского серого камня, красным перламутром высилась горка раков, Пахом Анисимович ложкой ударил по пустому чайнику.
— Эскадрилья, в ружье!
Ольга Иваповна встрепенулась и сковородником ткнула его в спину:
— У, чтоб тебя! Затрубил!
— Внимание! — не унимался Пахом Анисимович.— Пиво налито!
К утру, когда на синеву озера легкой пеленой опускался туман и тихо лилась песня под Семенов баян, Канишеву, лежавшему рядом с поющим отцом на свежей кошенине, казалось, что это не колокольчик, дар Валдая, звенит у тройки под дугой, а его перехватчики быстрее пули мчатся наперехват цели. Он, засыпая, подумал: «Старик» не понимает важности и современности моего варианта…»
Дни стояли жаркие, с маревом над полями.
Канишев-младший вставал рано и тихими, кошачьими шагами спускался к озеру. Пригоршнями черпал воду, освежал лицо, грудь и бросался в парующую воду, плыл к острову.
С восходом солнца он подсаживался к отцу на камни, брал удилище и, широко размахиваясь, забрасывал крючок, приговаривая
— Ловись, ловись, рыбка: малая — кошке, большая — Игорешке.
Потом некоторое время следил за красным поплавком, вода вокруг которого, как назло, оставалась спокойной, и это возвращало его опять к мысли о всепогодных перехватах, и Канишев все больше задумывался.
Пахом Анисимович, замечая озабоченность сына, тоже молчал, по когда поплавок вдруг нырял, толкал Игоря длинным ореховым удилищем. Канишев словно не видел, что леска натянута струной, передавал отцу удилище.
— Ты сам, батя,— и, провожаемый настороженным отцовским взглядом, уходил на песок, заменявший ему чистые листы бумаги. Чертил круги и к ним касательные, писал цифры. Все это множество раз зачеркивал и заравнивал. Снова и снова выводил круг с крестом в центре, проводил сплошные и пунктирные линии, обозначал углы, составлял формулы и думал: «Наикратчайшая… Мы пе доверяем взаимодействию зорких глаз локатора с электронным мозгом машины, как в свое время наши предшественники сомневались в приборах слепого пилота, полагались на собственную интуицию.
Но времена не те и техника не та. За ее скоростью уже глазу не угнаться. И в небе становится тесно. Воздушного боя с его головокружительным каскадом фигур высшего пилотажа уже нет — есть атаки с прямой. Все дело во времени: кто быстрей и кому ночь с туманом не помеха. А чтобы не ждать, когда меня земля носом сунет в цель, попробуем сделать вот так». Канишев зачеркнул на схеме две линии и пунктиром провел другие. С корточек опустился на колени и задумался. Брови поднялись, на лбу собрались морщины.
«Ну что, что?.. Прав был «старик», когда говорил: «Подумай, как бы ты, полковник, журавля из рук синичкой не выпустил». Нет, товарищ генерал, теперь-то журавль в крепких руках…»
— Все размышляешь? — прервала ход его мысли Аня.— И в отпуске тебе покоя нет. Мать с отцом в тревоге держишь. Спрашивают: не болен ли?
С рассветом следующего дня поляна огласилась стрекотанием конной сенокосилки. После завтрака — весь день — до боли в пояснице косил Канишев-младший. Любуясь прямыми, как струна, валками кошенины, думал: «Вот так бы, ровнехонько, на перехвате». Если валок выходил не ровным, он хмурился и подгонял гнедого.
— Но-о! Ожирел, обленился без дела.
Когда сено запахло смешанным букетом, в котором был легкий пряный дух мяты и душистой малины, нежный, едва уловимый запах гречихи и даже сушеных грибов, его на волокуше свозили в стог. Торопились. Надвигалась туча, ее полосовали молнии, и раскатами гремел гром. Только завершили стог, прижали слегами, как с шумом обрушился ливень и всех загнал в шалаш.
— Куда тебе столько сена? Дюжину коров прокормить можно,— спросил Кинишев у отца.
Пахом Анисимович привычно погладил усы.
Ничто мудреного. Мы колхозу сенцо, а нам круглый год молочко, вдобавок деньжонок.
Дождь скоро кончился, и домой возвращались «летный по-пешему», как сказал Пахом Анисимович. Он с женой, Ольгой Ивановной, ехали в телеге с утварью и велосипедами, а Канишев с Аней и детьми бегали вперегонки, шлепая босыми ногами по теплым дождевым лужам.
Три дня следующей недели Канишев по просьбе друга, председателя колхоза, возил со станции удобрения, и каждый раз, проезжая полем, видел, как Семен на «Беларусе» муравьем ползал по зеленым междурядьям свеклы. «Вот это универсалы! Пора бы и нам не только на перехват летать».
После полудня выдалось свободное время, и Канишев повез женщин с детьми на озеро. Ехал осторожно и тихо, любуясь тем, как блестящей стальной иглой перехватчик с белой лентой инверсии вонзался в самую маковку голубого неба.
На берегу озера вылез из машины и присел на подножку. В тени продувало ветерком, и ему расхотелось купаться. У ноги лежал сухой стебелек. Канишев взял его и механически стал водить по песку. Когда он осмысленно посмотрел на сделанные им схемы, вдруг увидел и понял: то, что так долго не давалось ему, получилось! И до чего же просто!
Стремглав вскочил в кабину, засигналил.
Дома Канишев обедал торопливо и как-то машинально. Потом встал из-за стола.
— Спасибо, мама, потом доем. Тороплюсь па станцию за билетами.
— Какие билеты? Ещо ружья в руки не брал, да и не рассмотрели тебя, пе поговорили,— проворчал отец.
К генералу полковник Канишев пришел с рапортом, в котором просил доверять ему эскадрилью для обучения всепогодным полетам и комплексному применению экипажей перехватчиков.
Генерал долго изучал схемы, представленные Канишевым, перепроверял расчеты, расспрашивал и уточнял. Его пытливые глаза то вспыхивали веселым блеском, и весь он оживлялся, словно молодел, то делались строгими, и Федор Петрович хмурил седые брови, колюче посматривал на командира полка. Вот он встал и, обойдя стол, остановился перед ним. С неожиданной теплотой в хрипловатом голосе генерал сказал:
— Я рад, что не ошибся в вас, Игорь Пахомович. Ваши предложения позволят достичь более высокой боевой выучки летного состава в короткие сроки. А ваш метод поиска «противника» и наикратчайшая — это секунды, которых нам иногда не хватает. Но! — Федор Петрович помолчал, вздохнул. Канишев весь подобрался, прямо смотрел в глаза генералу и думал: «Откажет — поеду в Москву…» — Но, — построжал голос генерала, — согласовывать, решать и внедрять в боевую работу придется вам самим, товарищ командир дивизии. Ну, чего так на меня смотришь? Вот приказ о назначении…
Генерал, уходя в запас, знал, кому в первую очередь необходим отпуск.
Рекомендуем также: