«Я пришел просить не богов, а законодателей… вычеркните из кодекса французов законы о крови, которые предписывают судебные убийства» . Попробуем провести анализ страстных слов, сказанных Максимилианом Робеспьером перед Национальным учредительным собранием Франции 22 июня 1791 года, которые призывали к отмене смертной казни, названную Робеспьером варварской, бессмысленной и противоположной справедливости.
Три речи неподкупного Робеспьера
Менее чем через три года тот же Робеспьер руководил Царством террора, кровавой фазой Французской революции (1789-1799), в ходе которой тысячи граждан были казнены на гильотине. Такая резкая смена мнений за такой короткий (хотя и хаотичный) период времени, безусловно, интересна, особенно когда речь идет о таком пуритански самодовольном человеке, как Робеспьер.
Также рекомендуем
В конце концов, это был человек, который заслужил прозвище «Неподкупный», потому что он никогда не шел на компромисс со своими убеждениями. Человек, который так твердо верил в основные принципы Революции, что не мог понять, что Революция – и, следовательно, он сам, может когда-либо ошибаться. Почему же тогда Робеспьер, казалось бы, изменил свое мнение по вопросу о смертной казни? Изменил ли Неподкупный или сама революция?
Три из его речей, в частности, являются хорошим началом для попытки вывести его мотивы, каждая из которых была произнесена в разные моменты Революции и в его жизни:
- Первая — вышеупомянутая речь от июня 1791 года, когда он призвал отменить смертную казнь.
- Вторая — которую он произнес перед судом и казнью Людовика XVI, объясняя свой голос за казнь бывшего короля.
- Третья — его знаменитая речь «Добродетель и террор», в которой он объяснял необходимость террора для выживания добродетельной Республики.
Конечно, истинные внутренние мотивы Робеспьера никогда не могут быть известны – он был тщательно скрытным человеком, на жизнь которого часто смотрят через сильно предвзятую призму, либо за него, либо против него. И все же, по его собственным словам, можно, по крайней мере, попытаться заглянуть в разум Неподкупного, попытаться понять, как такой явно моралистичный человек мог стать причиной стольких смертей.
Размышления о смертной казни
Робеспьер, будучи адвокатом из маленького городка в Аррасе, питал отвращение к смертной казни. По словам его сестры Шарлотты (которая, по общему признанию, была предвзятым источником, написавшим спустя десятилетия после его смерти), Робеспьер однажды должен был приговорить убийцу к смертной казни в ходе своей обычной работы в суде Арраса. Он выполнил свой долг и подписал смертный приговор, но впоследствии впал в уныние. Он не ел два дня и расхаживал по дому, который делил со своей сестрой, бормоча:
«Я знаю, что он виновен, что он злодей, но даже если так, заставить человека умереть!»
Независимо от того, приукрашен рассказ Шарлотты или нет, история согласуется с убеждениями Робеспьера и его карьерой в Аррасе; он обычно отказывался браться за дело, если обвиняемый не был жертвой очевидной несправедливости. В этом случае он бы посочувствовал осужденному, которого казнили через повешение, а не сравнительно быстрой и безболезненной смерти через обезглавливание, предназначенной для более обеспеченных.
Робеспьер принес это убеждение с собой на Генеральные штаты 1789 года, а затем в Национальное учредительное собрание, перед которым он выступил с речью против смертной казни в июне 1791 года. На том этапе революции он был не более чем восходящей звездой якобинского клуба, который изо всех сил пытался выделиться среди моря громких ораторов и просвещенных провидцев.
Хотя король Франции Людовик XVI (1774-1792) недавно совершил свой злополучный побег в Варенн, событие, которое вскоре уничтожило оставшееся доверие Франции к ее монархии, в июне 1791 года все еще было спокойным моментом в революции. В то время как напряженность, безусловно, существовала между различными политическими группировками и монархиями Европы, французские революционные войны (1792-1802) все еще были в будущем и еще не были предрешены; все еще оставалась надежда на сохранение конституционной монархии с королем-гражданином в качестве ее номинального главы; конституция 1791 года приближалась к завершению, оставляя нации надежду на новое, эгалитарное общество.
Это был фон, на котором Робеспьер произнес свою речь.
Речь Робеспьера 22 июня 1791 года
Он начал с того, что рассказал своим коллегам-депутатам историю о тех, кто был приговорен к смертной казни в древнегреческом городе Аргос:
Когда в Афины была принесена весть о том, что граждане были приговорены к смертной казни в городе Аргос, люди побежали в храмы, где богов призывали отвратить афинян от таких жестоких и страшных мыслей. Я пришел просить не богов, а законодателей — которые должны быть органами и толкователями вечных законов, которые божественность продиктовала людям — вычеркнуть из кодекса французов законы о крови, которые предписывают судебные убийства и которые отвергают их мораль и их новая конституция. Я хочу доказать им:
- что смертная казнь, по сути, несправедлива,
- что это не самое репрессивное наказание и что оно больше умножает преступления, чем предотвращает их. (Robespierre)
Робеспьер продолжал утверждать, что убийство другого человека оправдано естественным законом только в том случае, если оно совершается в целях самообороны; убийство человека, который уже был разоружен и заключен в тюрьму, является «трусливым убийством», ничем не лучше, чем варвар, убивающий своих пленников, или учитель, который убивает извращенного ребенка вместо того, чтобы наказывать чем его убить.
Также рекомендуем
Он утверждал, что смертная казнь долгое время была инструментом, который тираны использовали для подчинения человеческой расы, который также не способен сдерживать преступные действия; для граждански настроенного Робеспьера люди гораздо больше боятся общественного презрения и остракизма, чем перспективы смерти. Человеческая честность, а не воля к жизни, является доминирующей человеческой страстью, а это означает, что законодатели ошибочно приравняли суровость наказания к его эффективности.
Кроме того, Робеспьер был обеспокоен тем, что смертная казнь отговорила бы добропорядочных граждан от превращения в преступников, опасаясь лишения их жизни. Он пришел к выводу, что смертная казнь — это не что иное, как наказание государства за преступление другим преступлением; лишение человека жизни устраняет возможность его искупления через добродетельные поступки.
В конечном счете, Робеспьеру не удалось убедить своих коллег отменить смертную казнь. Тем не менее, его речь открыло окно в сознание Неподкупного, давая намеки на то, что должно было произойти. Например, он допускал, что убийство допустимо только в моменты самообороны, хотя он не уточнял, когда государство может по праву убивать, чтобы сохранить себя.
Также ясно, что Робеспьер считал, что все «хорошие граждане» ценят свое участие и положение в обществе больше, чем саму жизнь; такое мышление соответствует идее Просвещения оvertu, или «добродетель», которая определяется как стремление к общественному, а также частному благу.
Также рекомендуем
Робеспьер считал, что верность была самым важным качеством здоровой республики, и что те, кто думает эгоистично, неизбежно развращают политический организм. Такая концепция стала важной для его будущих решений.
Король должен умереть – 3 декабря 1792
Всего через полтора года после того, как Робеспьер призвал отменить смертную казнь, революция быстро стала нестабильной. Хотя наступление армий Австрии и Пруссии было временно приостановлено, европейская коалиция против Франции все еще угрожала расшириться и поглотить Революцию.
Параноидальные французские граждане стали бояться подозреваемых в контрреволюционных заговорщиках, что привело к актам политически мотивированной массовой резни, таким как сентябрьские массовые убийства 1792 года. Наконец, монархия была свергнута, и провозгласили Французскую Республику. Бывшего короля, которого теперь называли гражданином Луи Капетом, собирались судить за государственную измену Франции и ее народу.
Также рекомендуем
К тому времени Робеспьер стал одной из самых уважаемых и влиятельных фигур в радикально-левом якобинском клубе. Признавая меняющиеся потребности революции, Робеспьер не распространял свои снисходительные убеждения 1791 года на ситуацию короля. Он не только призывал к немедленной казни бывшего короля, но и считал, что Людовику следует отказать в праве на суд. Он объяснил свои рассуждения 3 декабря 1792 года в речи перед новым Национальным собранием, которое должно было судить короля:
Людовик был королем, и республика основана. Великий вопрос, который вас занимает, решается этим аргументом: Людовик был свергнут своими преступлениями. Людовик осудил французский народ как мятежников; чтобы наказать их, он призвал к оружию своих собратьев-тиранов. Победа и народ решили, что он один был мятежником.
Следовательно, Людовика нельзя судить; он уже осужден, иначе с республики не будет снята вина. Предлагать какой-либо суд над Людовиком XVI — это шаг назад к королевскому и конституционному деспотизму.
Такое предложение является контрреволюционным, поскольку оно поставило бы саму революцию перед судом. На самом деле, если бы Людовика еще можно было судить, его могли бы признать невиновным … Если Людовика оправдают, где тогда революция?
Здесь Робеспьер привел аргумент о том, что король должен умереть, чтобы Республика могла жить. На поверхностном уровне это убеждение противоречит его позиции против смертной казни.
Тем не менее, Робеспьер делал различие в том, что, хотя смертная казнь никогда не оправдывается в отношении обычных граждан, король находится в уникальном положении, являясь фигурой, само существование которой представляет угрозу для Республики. Пока Людовик был жив, иностранные державы и внутренние заговорщики все еще могли сплотиться вокруг его притязаний на трон. Если бы он был заключен в тюрьму или даже сослан, Людовик оставался бы опасным для выживания Республики.
Кроме того, Людовика судил не обычный суд, а сам народ; и, по словам Робеспьера, «народ судит не так, как суд закона. Она не выносит приговоров, она метает молнии; она не осуждает королей, она ввергает их в бездну» (Scurr, 245).
Также рекомендуем
Также необходимо было рассмотреть вопрос о чрезвычайно важном достоинстве. Близкий союзник Робеспьера, Луи Антуан Сен-Жюст, выдвинул аргумент, что король развратил достоинство и что настоящая революция не может начаться, пока он не сможет больше совершать злоупотребления.
- Таким образом, Робеспьер и его союзники смогли изменить свое отношение к смертной казни, не меняя своих основных принципов; в июне 1791 года Робеспьер утверждал, что убийство морально оправдано, если оно было совершено в целях самообороны.
- Теперь он утверждал, что, убивая короля, Франция одновременно сохраняла свою республику и поддерживала свое достоинство. Это стало бы основой для его последующего оправдания Террора.
Добродетель и террор – 5 февраля 1794
После казни короля, Французская Республика еще больше погрузилась в хаос. Список врагов Франции во время войны становилось все больше по мере того, как большая часть страны восстала против революционного правительства в Париже. 27 июля 1793 года Робеспьер был избран в Комитет общественной безопасности, собрание из двенадцати человек, которое вскоре стало править Францией с почти диктаторскими полномочиями.
Также рекомендуем
5 сентября террор был объявлен «приказом дня», а последующий Закон о подозреваемых позволил арестовать сотни тысяч людей по всей стране. Формулировка закона была достаточно расплывчатой, чтобы потенциально ее можно было применить практически к любому, и многие были арестованы по самым надуманным обвинениям, связанным с контрреволюционным заговором. Во время террора по всей стране было гильотинировано около 16 000 человек, в том числе многие политические враги Робеспьера и якобинцев.
И все же «неподкупный» Робеспьер оправдывал террор как необходимое зло, единственный способ обеспечить добродетельную политику. Он снова оправдал себя в речи перед Национальным собранием 5 февраля 1794 года, произнесенной, когда он приближался к пику своей политической власти.
В этой речи он утверждал, что конечная цель Революции — создать «царство той вечной справедливости, законы которой были начертаны … в сердцах всех людей», общество, построенное исключительно на морали, честности и верности.
Такое общество являлось наиболее естественным состоянием человечества и необходимо для выполнения своего предназначения. Противостояние этому обществу основано на слабости, пороке и предрассудках, чертах, которые ведут к «королевской дороге».
Поскольку республика представляет волю народа, должно быть что-то, гарантирующее, что воля останется «добродетельной» и бескорыстной, чтобы несколько плохих актеров не испортили все дело. Следовательно, для обеспечения стойкого достоинства необходим террор:
Если главной движущей силой народного правительства в мирное время является добродетель, то в условиях революции это одновременно и добродетель, и террор: добродетель, без которой террор смертелен; террор, без которого добродетель бессильна. Террор — это не что иное, как быстрое, суровое, непреклонное правосудие; поэтому он является эманацией добродетели. Это не столько особый принцип, сколько следствие общего принципа демократии, применяемого к самым насущным потребностям нашей страны. (Robespierre)
Как и его обоснование смерти короля, Робеспьер считал, что смерть заговорщиков, аристократов и других агентов контрреволюции была необходима для самообороны Республики, как в буквальном, так и в духовном смысле. Он формулировал свои рассуждения так, чтобы они не противоречили его первоначальным заявлениям 1791 года.
В случае террора смертная казнь оправдана как форма самосохранения. Ее эффективность в качестве сдерживающего фактора не имеет значения, поскольку Робеспьер имел в виду искоренение существующих врагов, а не обязательно предотвращение преступных действий.
Робеспьер, который считал, что он боролся с несправедливостью в 1791 году, все еще считал, что он боролся с ней и в 1794 году. Изменились только инструменты правосудия. Самодовольный, как всегда, Робеспьер продолжал поддерживать это оправдание, поскольку Закон от 22 Прериаля (10 июня 1794 года) усилил террор. Кровопролитие не прекращалось до тех пор, пока сам Робеспьер не был казнен 28 июля 1794 года, никогда не отклоняясь от своего стремления к добродетельной Франции.
Также рекомендуем
Заключение
Поначалу может показаться трудным понять, как адвокат из маленького городка, которому претит перспектива казни убийцы, мог продолжать руководить тысячами казней. Ответ кроется в наблюдении Мирабо:
«Этот человек далеко пойдет – он верит всему, что говорит.»
Действительно, Робеспьер зашел далеко, потому что верил всему, что говорил, но можно также сказать, что он стал таким безжалостным по той же причине. Хотя его отношение к смертной казни само по себе изменилось, оно изменилось вместе с самой революцией, которую он пытался олицетворять; он призывал к снисхождению, когда Революция была спокойной и нуждалась в снисхождении, и проповедовал террор, когда Революция была в опасности и нуждалась в поражении своих врагов.
Он был против не столько самой смертной казни, сколько несправедливости; убийца, которого он неохотно приговорил к смертной казни в Аррасе, был повешен, в то время как более состоятельные преступники были обезглавлены. При терроре Робеспьера гильотина забирала всех, независимо от их статуса.
Он считал, что при обычных обстоятельствах смертная казнь никогда не может быть оправдана, но во времена кризиса она была не только необходимой, но и воплощением самой справедливости.
Конечно, со стороны рассуждения Робеспьера могут показаться ошибочными, просто оправданием для поддержания собственного имиджа и оправдания кровопролития Террора. Тем не менее, понимая Французскую революцию, необходимо попытаться понять разум Неподкупного, каким он, возможно, видел себя – как человека, чьи поиски истины стали важнее всего остального, который не поступился бы своими принципами даже ради спасения жизни Камиллы Демулен, его школьной подруги.
Хотя Робеспьер, возможно, начинал с благих намерений, очевидно, что он позволил себе сбиться с темного и кровавого пути, неспособный или, возможно, не желающий видеть сравнения между собой и тиранами, с которыми он долго боролся.
Рекомендуем также:
Только имелся в виду наверное Камиль Демулен, школьный знакомый/друг, а не подруга…